Дименштейн Евгения Соломоновна

Родилась  Евгения Соломоновна в красивом белорусском городе Витебске в 1925 году, однако судьба сложилась так, что ей довелось пожить и в немецком Энгельсе, и в русском Саратове.

Девочка Женя родилась в  семье рабочего, отец был маляром. Когда началась война, Женечке исполнилось 16 лет. Отца перевели в военстрой города Саратова, затем Энгельса и снова в Саратов. Она успела окончить до войны только 8 классов Витебской школы, а после переезда пошла работать… на Саратовский военный завод. До завода необходимо были идти около 10 километров пешком, а если еще учитывать дорогу обратно, получалось, что за день девочка проходила около 20 километров. Однажды Евгения по дороге на работу отморозила пальцы на руках и ногах, а также нос и уши. Все обошлось благодаря тому, что ее вовремя доставили в госпиталь. Работать приходилось по 16 часов в сутки, а спать по 4 часа. Однако кормили на заводе лучше, чем на фронте, иногда работники завода получали даже по кусочку шоколадки.

В 1942 году Женечка пошла в девятый класс. Однако большую часть занятий она пропускала, поэтому приходилось сдавать экстерном почти все предметы. Окончить школу ей все же удалось, причем только на четверки и пятерки. Директор предложил ей ехать поступать в Москву. Однако уже взрослая Евгения выбрала для себя Саратовский педагогический институт, а затем перевелась в Минский  государственный педагогический институт иностранных языков. После его окончания молодого специалиста направили на Витебщину в Лиозно. Так началась педагогическая карьера учителя французского языка Евгении Соломоновны Дименштейн.

В дальнейшем жизнь забросила ее снова в Минск. В то время было очень трудно устроиться в школу, поэтому работать Евгении Соломоновне приходилось и корректором в проектном институте, и инженером-технологом  на фабрике. Однако потом ей все ж предложили место в вечерней школе № 4. Евгения Соломоновна работала учителем французского языка и в школе№10, а потом – в школе № 86, откуда и пошла на пенсию.

22 июня 1941 года в Витебске выдался теплый солнечный день. Утром, часов в десять, мы услышали сообщение по радио из Москвы. Говорил Молотов. Люди замерли. Все оборвалось в одночасье. Мы узнали – началась война.

Этот день стал самым черным в моей жизни. Мне  было тогда 15 лет.  Учащиеся 8 – 10 классов прибежали в школу.

Здесь должен был разместиться госпиталь, и мы, школьники, стали мыть стекла, окна, полы, стены, готовить классы под палаты. Директор школы и многие десятиклассники ушли на фронт.

Витебск был полностью затемнен. Машины ездили с выключенными фарами. В нашем городе кирпичных зданий было очень мало. Только в центре города. В основном везде стояли деревянные дома. Телевизоров тогда еще не было. Радио было главным источником всех сообщений. Вдруг по местному радио сообщили, что немцы находятся на территории Беларуси. Не исключается возможность заброски десанта. Всем жителям надлежит организовать дежурство в ночное  время на улицах, возле своих домов, чтобы фашисты их не подожгли.

Мы жили на Полоцком шоссе. Ночью по одну сторону дороги дежурили взрослые, с другой стороны, где стоял наш дом, дежурили мы, дети и подростки от 12 до16 лет.

В одну из ночей  со стороны Полоцка появились два грузовика, фары которых были выключены. Взрослые и дети  бросились к дороге. Машины остановились. И я увидела, что в кузове одной из них  сидели измученные  жаждой и голодом женщины и дети. Высокий военный, лет сорока, обратился к нам на ломаном русском языке: «Как проехать в Оршу? На Могилев?». Ему стали объяснять, но мне его плохой русский показался подозрительным, и я по-еврейски сказала: «Не говорите ничего. Он не наш.».

Как ни странно, военный понял меня и стал приближаться ко мне. Тогда один из наших мальчиков, который был старше меня на год, заслонил меня собой! Затем кто-то произнес «телефон». Военный отступил, быстро сел в машину. О судьбе женщин и детей мы ничего не знали.

Через 2 -3 дня над Витебском появились первые самолеты-разведчики. Началась паника. Люди бегали, кричали, плакали, опасаясь бомбежки.

В начале июля мы эвакуировались (если можно это так назвать), бежали из города. Когда стояли на товарной станции, где было людей видимо-невидимо, начался воздушный бой. Страшно было видеть, какзагоревшись, падают самолеты.

Наконец подали товарный вагон. Дети, старики, женщины побежали к единственному спасению. На весь вагон было двое мужчин. Всего нас было 113 человек, сесть негде и не на чем. Мы  еще не знали, сколько испытаний предстоит нам пройти.

Подъезжая к Смоленску нас охватил ужас. Дома разрушены, стекла выбиты. На станции Ярцево ночью началась бомбежка. Стоявший рядом с нами бронепоезд был отправлен. Горели телеграфные столбы, деревья. Из последнего вагона нашего поезда десантники пускали ракеты на паровоз. Люди, которые бежали из вагонов в лес, не все вернулись. Видимо, десантники успели с ними расправиться.

Жара неимоверная. До Смоленска нигде нельзя взять воды. Только на одном полустанке из болота удалось набрать бутылку воды, из которой по глотку пили обитатели нашего вагона (даже  маленькие дети). Четыре глотка на всех не хватило.  Ехали месяц. Наконец город Саратов. Голодных, измученных, больных на станции покормили обедом, далее нас распределяли по домам. Ждать приходилось по несколько дней. Спали под открытым небом, кто по трое, кто по четверо, пятеро суток.